не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Я случайно заметил её руки в толпе. Они были как руки матери обнимающей своё чадо; они как будто играли на фортепиано мелодию, которую я больше никогда не услышу, до чего она была прекрасна. Эти руки пытались предотвратить войну, наливали кофе по утрам и добавляли туда молоко. А потом эти руки устали, возможно на них появились морщинки от проделанного. Но одно я знаю точно, я больше никогда не смогу взять эти руки в лютую зиму, чтобы согреть и уберечь от кошмаров. Тогда я потерял смысл жизни, вместе с тем потеряв себя.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Когда-то и у меня была жена. Навоевавшись в молодости, я к ней пришел, смердящий кровью и яростью потерь. Я не стоил того, чтобы меня полюбить, но она все равно полюбила.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
знаешь, там, далеко отсюда, во вселенной иного сорта, длится битва, скользят ботинки на покатых седых камнях. там - мечи, пистолеты, искры, кто-то - в ржавом плаще потертом, я не знаю его, но знаю - он сражается за меня.
лязг металла, сверканье лезвий... это глупо, и в чем-то странно, может, просто извечный принцип "что придумаешь, то твое". но когда я кусаю губы и сжимаюсь в углу дивана, он лишь крепче клинок хватает. и встает. и опять встает.
облака закрывают небо. кто ведущий, а кто ведомый? под ногами хрустят осколки по бесцветной сухой траве, но когда я стираю слезы, и встаю, выхожу из дома - там, за гранью миров и истин, глухо рявкает револьвер.
я не помню лицо и имя - знаю взгляд и манеру драться, тот упрямый напор в атаке, выпад слева - неудержим. здесь - идет к перелому лето, созревают стручки акаций, если он продолжает биться, то и я - постараюсь жить.
то, что прячется в нашем сердце, крепче тела, прочнее стали, по разлитой воде не плачут, по утерянным не скорбят. и, каким бы ты ни был завтра - одиноким, больным, уставшим, не сдавайся - пока есть кто-то, кто сражается за тебя.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
они сказали: бросай винтовку, башка дурная, они сказали: цветут каштаны, начало мая, они сказали: а скоро лето, песок и травы, вот подрастешь и поймешь, конечно, мы были правы.
они сказали: езжай на море, погрей простуду, они сказали: смотри какая, ресницы, кудри, идет так плавно, какие бедра, какая шея, иди знакомься, ну что стоишь тут, как украшенье?
они сказали: смотри на небо, как солнце светит, а по дворам все скрипят качели, играют дети, могли - твои быть, да что ты рвешься, куда не просят, вылазь с канавы, оставь засовы, отставь вопросы.
довольно, вольно, уйди из строя, сними фуражку, пора на отдых, теперь все бары и бабы наши, да что ты честь отдаешь, дубина, давно бы смылся, гуляй, свободен, какие чувства, какие мысли.
а я стою тут, такой с винтовкой, пень пнем, дуб дубом, зажав надежду промежду ребер, да стиснув зубы, и вроде все, и конец войны, и расслабить тело - а я молчу, ну такой я дурень, ну что поделать.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
было бы здорово, если б я мог забывать, а время лечить, ну хотя бы самую малость. ведь мне так легко до сих пор вспоминать, как ты, чёрт возьми, улыбалась.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Он берет сигарету тонкими белыми пальцами. Вскидывает бровью так дерзко, что оставаться Было бы глупо. Проще намного уйти по-английски. Протягивает коробку с забытыми ею дисками. Она в ответ – ладошку с парой шоколадных конфет. Улыбается. Ухмыляется. Ну, привет.
Прячет правую в карман джинсов /на ней кольцо/, Я, говорит, через три месяца снова стану отцом. Ты же хотела, чтобы у меня был красивый сын. Опускает глаза, торопливо поглядывая на часы. Он выпускает дым в медовые кучерявые облака. Поворачивается спиной. Ну, пока?
Она трет, обессилев, глаза, теплый лоб, линию роста волос, Пытается не заплакать – сжимает губы и морщит по-детски нос. Господи, да что же это такое, дашь ты этой девочке нормально пожить?! Господь кивает и неспешно вытаскивает из ее лопаток ножи. /19.03.2011/
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
нас вспоминали перроны и провожали пустые вокзалы, нас обнимали чужие - близкие лишь пожимали плечами. кто-то навсегда отвернулся, а кто-то захлопнул двери. люди всего лишь звери, всего лишь двуличные звери.