не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Познакомились с ним во Львове
(вероятно, так было задумано).
Он был принцем чистейшей крови,
я – обычной крашеной дурою.

Поцелуи под западным небом,
Поцелуи в грязном сортире,
поцелуи служили обедом...
Ночевали в его квартире:
там тяжелая дверь из дуба
и все окна забиты досками.
Он неистово,
страстно
и грубо
до утра
мне
читал Маяковского.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Вот — твой стол, твой стул,
твой стон, твоя стынь и сталь.
Стержень стана стройного стал сутул.
Ты стучишь, как Сталин, пальцами по столу.
Говоришь "остынь",
говоришь "отстань".
Остаешься каплями по стеклу.

Ты — мой дом, мой дым,
Дон Кихот мой и дума дум,
умирающий в амоке молодым.
Для тебя от Жоан Маду до Наож Удам —
просчитать ходы
прямо на ходу.
Нет, я никому тебя не отдам.

Вот — мой стих, мой страх,
мой японский бумажный стерх.
Стихли сечи старинные тех, кто стар.
Стухли свечи стеаринные тех, кто стёр
из глазниц огонь,
ссыпал прах в ладонь,
а в моих — горит для тебя костёр.

Ты — спасённый от
смерти держащий землю кит,
по себе от себя убежавший кот.
Твоих братьев скоптил в скоромное китобой.
В семисолнечный скит
отправлялся скот,
как и я отправилась за тобой.

Вот — мой теплый бок,
мой пиратский бриг,
пыль эпох и степной ковыль,
все — тебе, тебе, одичавший Брок
и смешная Брик,
все тебе — моя быль,
моя боль —
и Бог.

Ничего — себе.
Истончи, истопчи, истолчи в ступе,
истолкуй как хочешь смысл этих строк.

3о.о8.13


13:29

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Иногда мне кажется, что все настоящие люди, способные на реальные поступки, умерли задолго до моего рождения.


Линор Горалик.

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Что ты делаешь здесь, в преддверии октября? Поднимайся, бери фонарь, сухари и воду, выходи в ночную темень и непогоду, уходи один, ни слова ни говоря. Пробирайся горами, не трать на тропу следов, доверяй только ветру, который идет с востока. И забудь, наконец, этот город и этот дом, и оставь в нем все, совсем ничего не трогай. Никого не будет рядом, пока ведут тебя горные склоны, поросшие мхом и терном, ко всему, что станет осознанно обретенным, ко всему, что вдруг окажется на виду. Умирай за это, пройди октябрем в ночи. Отдавай пути безропотно, что попросит. Ты поймешь, зачем случилась такая осень, но пока ты идешь, ни в чем не ищи причин.
Не бери с собой ни слабости, ни побед, ни чужих обид не бери, ни своих печалей.

Все закончилось, видишь? Сейчас ты стоишь в начале.

Улыбнись дождю, небо думает о тебе.



не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Мы в тебя верили, думали, ты всесилен, агнцев на заклание приносили, ослепляли зрячих во имя твоей любви, мы хотели чуда, кричали: «Яви, яви!». Что же ты нес свой крест, а потом споткнулся, что же ты от чад своих отвернулся, почему копье входит в плоть твою человечью, и спастись тебе некуда и оправдаться нечем? Это не потому ли, что ты совсем ничего не можешь, ты пришел в наш город, назвал себя сыном божьим, собирал нас по вечерам, говорил нам притчи, да только у нас в почете один обычай. Кто приходит к нам ночью, того мы узнаем днем. Если хочешь быть богом – мы первым тебя распнем, повиси на кресте, расскажи нам про чудеса, разве истинный бог не умеет себя спасать? Ты хотел научить нас, как в мире прожить со всеми. Среди нас есть сборщики податей, фарисеи, блудницы, что приходят просить прощенья, есть предатель, прокуратор, первосвященник… Имя нам легион, так скажи на милость, где твоя божья сущность, господня сила? Почему ты не сходишь с креста, не творишь чудес? Почему умираешь здесь?

Что ответит Он тем, кто не ждет от Него ответа? Он смотрит на город, вдыхает порывы ветра, становится вдруг бесплотен и невредим. Приветствует тьму, идущую не за ним.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
М. Б.

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.

Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем между тобой и мною.

Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь — человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.

Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.

1989 г.



не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!;
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет всe, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всe — как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,

Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе... —
Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле! —

К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне — прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность,
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру... —
Послушайте! Еще меня любите
За то, что я умру.

8 декабря 1913

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Везение в мелочах - догнать по путям трамвай,
Купить подешевле груш и яблоки "Гренни Смит",
Ошкуривать мандарин - а шкурку не разорвать,
И выбрать себе пальто, которое не полнит.

Такая все это чушь, не более запятой
В коллекции пустяков, которыми пренебречь,
А важное - подождем, огромное на потом,
В чулане лежит, в углу, в подарочном серебре.

И не настает весна, и серая боль в груди,
А я бы без "Гренни Смит" спокойно пережила,
Трамвай бы не догнала - ждала бы еще один,
Купив дорогущих груш, дубовых - не разжевать.

Но цвел бы во мне каштан, и пел бы, и говорил,
Про то, что меня нашла небесная бандероль,
Что если вино и мед, и двадцать минут варить,
То груши мои тогда сгодились бы на пирог.



не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Я желаю тебе добра.
В тверди сердца вулканы спящие.
На планете полно людей,
Но не все из них
Настоящие.

Миллионы потухших глаз
И улыбок от уха до уха.
В чьем-то море кипит вода,
А в твоем бесконечно сухо.

Безграничная степь тоски.
Беспросветная ночь разлуки.
От руки до руки — гудки,
Поезда и цикады звуки.

Помню,
Как ты шептала:"жду"
Помню...
Губы твои дрожащие.
В жизни слышал я много слов,
Но не все из них
Настоящие.




не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Открываю томик одинокий -
томик в переплёте полинялом.
Человек писал вот эти строки.
Я не знаю, для кого писал он.

Пусть он думал и любил иначе
и в столетьях мы не повстречались...
Если я от этих строчек плачу,
значит, мне они предназначались.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
А до сна в запасе чуть-чуть минут, и пора оставить себя одну, спрятать в теплом мамином одеяле – в детстве так же в комнате оставляли, только я все время боюсь уснуть. Потому что сон – это словно смерть, засыпать - считается не успеть, проиграть тому, кто тебя баюкал. Ночь незрячая смотрит глазами кукол, голосами их начинает петь. И лежишь, дрожишь и покорно ждешь, что минует ночь, прекратится дрожь, что разбудят утренним поцелуем. А волчок все кружится на полу, и никого здесь больше не проведешь. Сон приходит к тем, кто забыт и сир, я проснусь – никто меня не просил, не звонил будильник, не пели птицы. И давно написаны те страницы, на которые мне не хватило сил. Потому –то спать означает пить эти ночи, как пьют медицинский спирт – обжигая глотку до самой сути. Проходи свои перекрестки судеб, если кто-то встретится – уступи.

Если знаешь все это – лежи, дыши, возводи в душе своей этажи, населяй любимыми именами.

Никогда не думай, что будет с нами.

С теми, кто по утрам остается жив.

12:20

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
– снова оскорбления.
– снова правда, которую ты никогда не умела слушать.
– шрамы у меня от твоей правды.


Рэй Брэдбери


12:19

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Утром после ночных разговоров люди стыдятся смотреть друг другу в глаза. Люди вообще стыдятся хороших вещей, например человечности, любви, своих слёз, тоски, всего, что не носит серого цвета.

02:47

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.


13:40

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Простейшая идея. Доверяй себе.


Дэниел Киз

13:38

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Это жизнь. Не всегда всё взаимно. Никогда не будет так, как ты захочешь. Всё будет так, как должно быть.

13:34

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
По вечерам я хожу за печеньем. Миндальным. Любимым с детства. В круглосуточный магазин в соседнем квартале. Там вечно мокрый кафельный пол и продавщица с печально-влажными глазами. Однажды я не выдержала, спросила: «У вас все хорошо?» Она ответила с беспросветным разочарованием в голосе: «Такого не бывает, девушка». В тот миг я поняла абсурдность своего вопроса и правдивость ее ответа. «Все» никогда не бывает: если повезет, то достанется хотя бы четвертинка.


Эльчин Сафарли "Если бы ты знал"

01:21

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Я играл с океаном, а прежде играл с огнем, мои женщины были отчаянны и умны. Я смотрел им в глаза, и в каждой искал ее, а когда уставал, возвращался домой с войны. Я растил сыновей, я рассказывал им о ней, сыновья улыбались доверчиво и светло. «Ты узнаешь ее, - они говорили мне. - У нее на запястье будет одно крыло». Я прошел через штиль, прошел через чертов шторм, верно в каждом порту ждала бы меня жена, но я шел умирать, не ведая сам, за что – и остался жив, когда позвала она. В этой женщине мир, которому равных нет, вопреки всему, что я сотворил из слов. «Ты узнаешь ее, - они говорили мне. - У нее на запястье будет одно крыло».

Я не знал ни одной, что умела бы так молчать, появляться на горизонте, идти ко дну. Словно сам Господь положил ее как печать на сердце моем.

В его самую глубину.


01:17

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
До последнего вздоха буду в себе хранить,
Как ни пробуй, тут точно ни вылить, ни рассказать,
Как живая душа точилась о твой гранит,
Становились чужими родные огни в глазах,

Как до боли о ребра билась любовь в груди,
Как пытались убить ее, вырезать на корню...
И я хрипла, не зная что ждет меня впереди,
И пыталась кричать: "черт возьми, я тебе пою!"

Я крепчала и плакала, день проходил за днем,
Все сильней и безжалостней делал меня твой плен,
Все стихи из меня вымывало пустым дождем,
Ты мне дал эту силу, на сердце мое взамен...

До последнего слова... (я вряд ли теперь запнусь)
Ту тяжелую ношу буду в себе хранить,
Буду помнить, как выла рифмами наизусть,
Превращаясь в тяжелый,
по воле твоей,
гранит.


Юлия Александр

01:07

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Покуда не попробовал, никто не докажет мне, что я не могу.


Кен Кизи