не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Отрывок стенограммы суда над Бродским (февраль 1964)
Судья: Ваш трудовой стаж? Бродский: Примерно… Судья: Нас не интересует «примерно»! Бродский: Пять лет. Судья: Где вы работали? Бродский: На заводе. В геологических партиях… Судья: Сколько вы работали на заводе? Бродский: Год. Судья: Кем? Бродский: Фрезеровщиком. Судья: А вообще какая ваша специальность? Бродский: Поэт, поэт-переводчик. Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам? Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому? Судья: А вы учились этому? Бродский: Чему? Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат… Бродский: Я не думал… я не думал, что это даётся образованием. Судья: А чем же? Бродский: Я думаю, это… (растерянно) от Бога… Судья: У вас есть ходатайства к суду? Бродский: Я хотел бы знать: за что меня арестовали? Судья: Это вопрос, а не ходатайство. Бродский: Тогда у меня нет ходатайства.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
я тебя научу всему: выживать в беде, вспоминать безболезненно горести прошлых лет, не страдать от любви и от ревности не гореть, находить в одиночестве пользу себе, не вред. я тебя научу босыми да по углям, да молчать, улыбаясь, великую мудрость храня, научу полюбить своё тело, себя не менять, но ты только решись на проклятье, поверив в меня.
я огромную силу раскрою, дарую власть, я не дам умереть, стареть. потерять, упасть. я все тайны великих историй - к твоим ногам, ты сумеешь весь мир ощущать, будто ты нага. ты сумеешь любыми владеть, подчинять себе, духи ночи одной тебе будут только петь,
будешь вечно прекрасной, не будет ничто душить. но за это есть плата - отдай весь свой свет души.
- я согласна на всё, я согласна с дырой в груди, я бездушной согласна стать, даже ведьмой быть, я отдам тебе душу со светом и болью в ней, только ты не впускай его в память и в жизнь ко мне. я хочу быть свободной, летать и молчать о днях, когда он со мной рядом и я для него - родня, забирай мою душу. и сердце, и всё моё, но не дай мне погибнуть в строчках пустых "о нём."
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
..где-то там вместе с лодкой матросы идут ко дну, всю любовь, что была, променявшие на войну, флаги, флагманы, якори на плече - и ни разу не спрашивавшие - "зачем?"
..где-то здесь, где-то в этих высотах, стоит стена. под стеной - тела, а в телах - свинец, а в свинце - война и Кощеева смерть. канонады, парады. все это - такая блажь. остается лишь кожа - и въевшийся камуфляж.
но не пей из копытца, козленок. Гертруда, не пей вина. от любви понемногу осталась одна война, и поэтому нам пора - барабанный бой - с поля брани вперед ногами. назад, домой.
собирай батальоны, патроны, походный обед готовь. здесь война. значит, где-то не здесь любовь.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
я любил поэта по имени Доминик. Ник говорил не "ПалАник", а "ПаланИк", не уважал попсу, сигареты, кофе, - и это привело его к катастрофе. он тогда приходил ко мне, приносил коньяк, говорил, вокруг - тухлятина и фигня. обнимал кота, балансируя на пороге... у него в стихах танцевали единороги, из его блокнота можно было напиться, на его картинах летели живые птицы, о его слова я часто колол руки...
- почему вокруг одни мудаки и суки?! почему они не любят моих драконов? а романтику вагонов и перегонов? почему они не видят, как я цвету, а читают мутную, мерзкую хуету?
- потому что все оставшиеся драконы позапиханы на закрытые полигоны. никого не переделаешь чудесами: интересны людям только они сами.
Ник мотал башкой, зависая над пятым шотом... а потом спутал дверь с окном. тоже выход, что там.
***
с разговора об этом прошла уже пара лет, и хороший поэт - теперь неплохой скелет. я поеду его навещу. юбилей скоро. на могиле Ника - отличная мандрагора.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
я к морю приехал и ринулся в порт, с желаньем одним: отыскать капитана, который без лишних вопросов возьмет меня на корабль, что мчит к океанам!
я спрашивал встречных матросов в порту - матросы от смеха попадали в шлюпки! ..он шел мимо нас, и на полном ходу, дрожащей рукою, прикуривал трубку.
я бросился вслед, как шальной ураган! дыханье сбивалось от быстрого бега, и вырвалось в спину: - прошу, капитан, возьмите на борт одного человека!
- мне берег не мил, надоела земля, все тянет, и тянет меня в эту воду! мне кажется, я на борту корабля смогу обрести дорогую свободу!
- мне кажется, там, где не видно домов, среди парусов и соленого ветра откроется сердцу иная любовь, и разум познает иные ответы!
он бросил на землю рыбацкую сеть, взглянул на меня и промолвил: - послушай ведь ты обязательно будешь жалеть, как только за волнами скроется суша!
- как только корабль накроет волной тебя, дурака, непременно потянет как можно скорее вернуться домой, сидеть и мечтать на любимом диване.
и я отвечал: - капитан, все брехня! я так просидел без десятка пол века! теперь я прошу вас: спасите меня - возьмите на борт одного человека!
- не ведают люди ни правды, ни лжи, боятся законов, ошибок и сплетен! до самого гроба считают гроши, не зная, как много чудес на планете! ...от соли и солнца горела спина. пока ты свою прибирала квартиру -
мой смелый корабль спешил по волнам на встречу к свободе и новому миру!
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
пусть тебе сегодня снится Нотр-Дам, пронзенный светом, твои тонкие ключицы как хранилище души. как же так могло случиться, что я взял и стал поэтом, наплевав на четкий принцип "не умеешь - не пиши"?
средь паучьих лап собора, не распятый, но навечно обреченный стать опорой для святыни Нотр-Дам, я готов отринуть слово, весь Париж и человечность, чтобы бросить целый город будто франк к твоим ногам.
заключенный силой в камень, первозданный, но не первый, я меняю мир местами, развлекаюсь, как могу. светом выложу орнамент, пошатнув прохожим нервы, видишь, видишь, дорогая? я сегодня всемогущ.
напишу "be quiet" над шпилем, зазвучу колоколами, буду биться в тонкой жиле у наивных прихожан, я опасней, чем бериллий, [это чисто между нами] потому что даже пылью разрушаю Нотр-Дам.
каждый день я бьюсь о стёкла витражей, зеркал, мозаик. в моих легких хриплый клёкот бесконечных аневризм. но однажды все поблёкнет у меня перед глазами, и, наверное, заглохнет мой сердечный механизм.
но тебе всё так же снится Нотр-Дам, пронзенный светом, и как кошка, на ключицах дремлет сонная душа. отправляй же к чёрту принцип: ты же можешь стать поэтом, нужно лишь пошевелиться, чтобы сделать первый шаг.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Я думаю, что мы должны читать лишь те книги, что кусают и жалят нас. Если прочитанная нами книга не потрясает нас, как удар по черепу, зачем вообще читать ее? Скажешь, что это может сделать нас счастливыми? Бог мой, да мы были бы столько же счастливы, если бы вообще не имели книг; книги, которые делают нас счастливыми, могли бы мы с легкостью написать и сами. На самом же деле нужны нам книги, которые поражают, как самое страшное из несчастий, как смерть кого-то, кого мы любим больше себя, как сознание, что мы изгнаны в леса, подальше от людей, как самоубийство. Книга должна быть топором, способным разрубить замерзшее озеро внутри нас. Я в это верю.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Никого никогда не любила я. А тебя люблю. А еще я люблю волю Лойко. А волю я люблю больше тебя. Но не жить тебе без меня Лойко. Как не жить мне без тебя.
не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
– да ты послушай себя, дура. там сотни живых людей, сотни. совесть есть у тебя, нет? – Дим, они нам никто. – Маша, хорошая моя, уезжай. ты не видишь, что я тебя сейчас ненавижу? неужели ты не понимаешь, что мы живем как свиньи и дохнем как свиньи только потому, что мы друг другу никто.