02:47

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
не роняйте себя, если вам изменили,
если жгучий обман вас хлестал по щекам.
не роняйте себя, если вас опалили,
клеветой, наговором по ногам и рукам.

не роняйте себя, если вы оступились
и никто не успел вам подставить плеча.
не роняйте себя, если вы заблудились
и не светит в ночи ни звезда, ни свеча.

не роняйте себя, если вас позабыли,
если ваше тепло не смогли оценить.
не роняйте себя, если вас раздавили,
и, казалось, надежду порвали, как нить.

не роняйте себя, если мало добились,
если ваша казна оказалась пуста.
не роняйте себя, если двери закрылись,
и несносной покажется тяжесть креста..

не роняйте себя, если сердце разбили,
если предали вас не щадя, не любя.
не роняйте себя, если вас уронили.
поднимите себя! поднимите себя!


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
есть дома, в которых пахнет любовью.
и живущие там — не поднимают брови,
не опускают руки, не хранят прошлое по чемоданам.
живут в них не те мужчины, что ровны, прямы,
и не те дамы, что сантиментами полны, но исхудалы.
а те, что выиграли у Бога бой.
те, что вдвоем и от того — они неба выше.

есть дома, в которых обитает любовь —
и дышит, и дышит, и дышит..


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
алло, да.
всё, что пишу - молодые вопли, да.
да, я клоун и тамада, совершенно верно, вы позвонили как раз туда.
вы как раз по адресу - здесь бездарность и ерунда,
начинайте гадости говорить, я каюсь и жду суда.

да, конечно, да.
самомнение в три ряда.
надоедливая бурда, как всегда без темы и смысла, да.
у меня полено в башке, а в мыслях одна еда.
и с запятыми, и с ударениями беда.

а у вас - и длинная борода,
и во лбу звезда.

научите мудрости,
господа.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
тишина звенит –

и это всех слов лучше.

тот, кто утверждал,

что рыбы не умеют

говорить –

просто не умел их

слушать.

---

и так будет тысячу лет, пока
я не сольюсь с зимой.
я по-прежнему жду твоего звонка.
год две тысячи девятьсот седьмой.

---

я учусь выживать после всех снарядов,
брошенных под ребра
тобой легко.
можешь даже
остаться рядом –

только

вон

из моих

стихов.



не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
он глядит на нее, как пит, проживший с ним двадцать лет
до момента, как умереть.
она гладит его, как мать, хороший дает совет,
но руки ее как плеть.

не гореть, так тлеть.

***

он говорит ей речи, она собирает вещи.
он говорит ей - дальше не будет легче.
а она молчаливо ему отвечает - ничего это вовсе не означает,
просто будут сильнее плечи,
да сердце крепче.

***

а он говорит ей - ты только дыши!
а она не слышит.
она просто, как раньше, старается жить и
дышит.
иногда её так корежит, что аж колышет.
и она слетает с высокой крыши
и летит не меньше, чем 10 лет.
в промежутках делает всю работу
малышей выгуливает в субботу
как-то раз в неё тут влюбился кто-то.
но её-то нет.

***

проходит примерно год, он звонит ей - привет, голубка
она говорит "минутку" и мимо трубки -
"любимый, я ненадолго", и голос хрупкий
звенящий, счастливый, солнечный, жгущий, чуткий,
чувственный и щемящий, как из-под куртки
его, если спрятать её туда.

тогда он поспешно прощается и бормочет
прости, говорит ей, уже ничего не хочет.
о, черт, говорит. И она так легко хохочет,
что больше он не появится никогда.

и теперь стоит и стынет в дверном проёме,
с телефоном замершим у лица.
никого вокруг в её тихом доме: ни глупца, ни бога, ни подлеца.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Тому, что молчанье речь,
расстояние лучший врач,
Того, чего не имеешь – не потерять,
что имеешь – не уберечь.
Так что обналичь и потрать свою жизнь до последней старости,
Проживи поскорее прочь.


21:42

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
просыпаясь, уже понимаешь, что началось;
кто-то выкрутил все настройки – другой контраст
и другая яркость; и собственный цвет волос
не узнать теперь – не говоря уж о цвете глаз.
кто-то, видимо, там изучает тебя на срез,
проверяет на слом и испытывает на вкус.
просыпаясь, ты видишь, оглядываясь окрест,
что проснулся в родной и знакомый терновый куст.

по сиреневым молниям, прячущимся в рукав,
между рам оконных – цветению трав степных...
просыпаясь, ты видишь, что всё это был вулкан –
и теперь даже пол обжигает тебе ступни,
и теперь хоть пляши, хоть ломайся, хоть бей челом, –
притяжения нет, изогнулась земная ось,

и не страшно теперь уже, Господи, ничего,
кроме этого вот –
ну, которое началось.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
если пусто в душе -
значит время сменить маршрут.
запиши в голове разборчиво,
без чернил:
если любят тебя
- обязательно подождут,
если счастье придет
- значит ты его заслужил.

сколько не было б лет
- душою будь молодым,
и не думай когда
и где будет твой финал.
не любящих тебя
- спокойно отдай другим.
отраженье ищи в душе,
а не у зеркал.

если дом опустел
- не бойся покинуть дом.
если город не тот
- решайся и двигай прочь!
если ленишься ты
- все дастся с трудом,
и никто и ничем
не сможет тебе помочь.

если враг у тебя
- врагу пожелай добра.
к каждой мелочи в жизни
всегда будь открыт и рад.
если просят уйти
- то значит тебе пора,
и не смей никогда
с укором смотреть назад.

и не бойся искать
- такие свое найдут!
и не бойся терять
на это ни лет, ни сил!

если любят тебя
- обязательно подождут,
если счастье придет -
то ты его заслужил.




не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Соседствуя с Питерскими Крестами,
Потрепанный, старый блокнот листая,
С критическим взглядом "по-жизни-профи"
Пью только что сваренный крепкий кофе.

Музыки нет. Но нога отбивает ритм,
Сама себя ругаю искренне-деловито,
Бесконечные блоки нот и прекрасные ноты Блока,
И какой-то пьянящий привкус удивительно русского рока.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
никто никогда никому ничего не должен.
никто никого не обязан любить до гроба.
но только твой голос звенит у меня под кожей
по-прежнему нежно и невыносимо громко.

и мне этой дозы еще для десятка песен
и сотни безумных стихов непременно хватит.
мне только бы знать, что здоров ты, доволен, весел –
и все хорошо. лишь порою тоска накатит

о том, что могло бы, когда-нибудь… но не вышло.
мне в светлое «завтра» оплачен билет на кассе.
но алыми нитями в памяти образ вышит.
никто до сих пор не затмил его, не закрасил.

хотя и старались. дрожащими голосами
внушали, что лучше меня не найти на свете.
а я бормотала, буравя песок глазами,
о том, что взаимностью им не могу ответить.

они обижались, пытаясь в укор мне ставить
мои «непомерно завышенные запросы».
но дело все в том, что нельзя никого заставить
любить или не любить. все предельно просто.

любимым не строят клеток, не варят зелий,
цепей не куют. их свобода – всего дороже.
ведь счастье – не клад для удушливых подземелий.
никто никогда никому ничего не должен.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Хочется, чтобы жить было просто, как дважды-два,
Чтобы любые мысли изящно складывались в слова,
Хочется научиться не думать "а что потом?"
Чтобы в кармане - всегда запасной патрон,
А в книжках - закладкой забытые сто рублей,
Хочется стать свободней и веселей,
Чтобы уметь прощаться, уметь прощать,
Хочется, наконец, узнать, о чем же они молчат -
Все эти люди, с которыми так легко.
Хочется проникать не больно и глубоко,
Через двойное дно, в ледяную глушь,
В самую сердцевину их тайных и темных душ,
Править, лечить и строить под камертон,
Чтобы они становились крепкими, как бетон,
Чтобы умели верить, любить, мечтать...
Хочется все на свете уметь и знать,
Жить, так, чтоб каждый момент - искра,
Выжечь из сердца сомнения, стыд и страх.
Хочется, чтобы хоть кто-то любил и ждал.
Да. И еще, чтобы чай чуть медленней остывал.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
человек говорит человеку: "пусти, пусти.
непомерно устал я с тобой, и тетешкаться, и расти.
думаешь так-то легко с обузой… шагать в миру.
ну, прости нехорошего, тесно мне. не могу"...

человек говорит человеку: "уж лучше сам!
не люблю поклоняться падали\ небесам,
мы же все тут пропащие… там, на авось, святы,
а тоска превращается в атомы п у с т о т ы"...

человек говорит человеку: "я есть огонь.
я могу дарить пищу, могу и обжечь, не тронь!
потому как, на всякое огниво есть вода…
не удержишься - я потухну…. и что тогда?"

человек говорит человеку: "прости, всё ложь
я-то думал, что ты не выдержишь и уйдешь.
оказалось, что есть бесстрашие вопреки…
я не знаю любви нежнее твоей руки,

когда гладишь мою щетину и впалость щек
у нас столько с тобой не прожито.
пой ещё"…


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
и никем и ничем не унять эту боль внутри,
я плетусь по бульвару, в руке у меня ножи.
делаешь вдох на раз, выдыхаешь по счёту «три»,
мама в детстве всегда учила: «обидели – накажи».

и никто и никак не излечит мне травму души,
она будет со мной до скончанья бессчётных лет.
мама так же учила – «прошлое не вороши»,
я стараюсь, но эти попытки все сходят на «нет».

я плетусь по бульвару, в руке у меня ножи,
между прочим - твои, я иду их тебе возвращать.
воткну их тебе в спину. ведь это не больно, скажи?
просто мама учила предательства не прощать.




не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Ты здесь была,
И как тебя ни жги,
Но эта комната хранит твои шаги

В тебе был интерес, усталость,
Ты взглядом и ладонью книг касалась

И шкаф в углу, сплетаясь пылью с тенью,
Был памятник тому прикосновенью

И солнце шторы так рвало лучами,
Как будто через пару лет вещами
Не обрасту я, в сплетнях и в грязи,
Его похоронив за жалюзи

И шестиструнка, где бы ни оставил,
Меняясь с сумками и куртками местами
К шкафу стремится, будто бы игла,
Сшивая место то, где ты была

Вот то одно, что смог я сохранить от
Обманов, неуверенностей, выгод
И даже от тебя. Чтоб ненароком
Не стать воспоминанию осколком

Что ночью, увеличиваясь в разы,
Мне пригрозит подобием той вазы,
Которую, в груди своей храня,
Я стал теперь подобием меня.

Как видишь, я надежен. Я сберег
Черту, освобожденную от строк,
От горечи,что вызвана вином
От перемен погоды за окном

Твою черту. И как ни завяжись с ней
Хоть самым плохеньким узлом, она
По мне покрепче той семейной жизни,
Где ты счастливо чья-то там жена

Ты здесь была. Касанием, шагами
Ты здесь была. Печать. Стрела. Смола
Тобой латает время между нами
Дыру, что залатать ты не смогла

Ты здесь жива. Спасибо провидению
За эти пару ножевых.
Ты здесь жива. Хотя и привидению
Негоже быть среди живых.



21:54

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Думаю
сказка закончилась,
волшебные чары исчезли:
взятые вещи нужно вернуть
назад.

я помню людей,
даты,
слова из песни,
но, слава Богу, забыла твои
глаза.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Не говори никому,
Все, что ты видел, забудь –
Птицу, старуху, тюрьму
Или еще что-нибудь.

Или охватит тебя,
Только уста разомкнешь,
При наступлении дня
Мелкая хвойная дрожь.

Вспомнишь на даче осу,
Детский чернильный пенал
Или чернику в лесу,
Что никогда не сбирал.


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
я убегаю из дома в шесть.
лапы когтисты, дымится шерсть.
всё.
я отныне ни здесь, ни там.
жизнь собирается в чемодан.

я ухожу. через пять минут.
(девушка, вас там в машине ждут?)
нет. ну когда меня кто-то ждал?
тихо. вслепую. ищу. вокзал.

я добираюсь. вокзал – тюрьма.
мама, уйди, я хочу сама!
«до отправления пять секунд
в самый конечный на свете пункт».

боже, откуда такой трагизм?
.взгляд-рассекает-десятки-призм.
.взгляд-протыкает-немой-вагон.

к лучшему всё.
остальное – гон.

…………………………………………………….
я еду. я еду. я еду. я еду.
успею приехать туда к обеду.
мыслить не значит существовать.
полка вагона не есть кровать.

тихий попутчик ещё не друг.
не серенада колёсный стук.
если сидеть и смотреть в окно,
кадры меняются как в кино.

так продолжается целый век.
если я помню, я человек?

лапы когтисты, дымится шерсть.
дом
из меня
убегает
в
шесть


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Когда причалишь в свой вожделенный рай,
Предстанет он простым площадным райком…
Полынной ложью полнишься через край,
И сердце звонит – по ком?

Кто предал раз – тот проклят на сотни лет:
На нём клеймо, постыдный кровавый знак.
Иуда - тот хотя бы за горсть монет,
А ты меня – просто так.

Запомни, как визжат мои тормоза,
Летят в лицо холодные фонари…

…У всех твоих женщин будут мои глаза -
Смотри в них всю жизнь, смотри!


не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
*единым*

Трижды рожденным стану. В седой воде всадники моря летели на гребнях волн, плащом океан укрывала ночная тень, и в темноте мы не помнили ничего. Тьма забирала все, становилась мной, болью во мне растворялась морская соль. Только трикветр горел за моей спиной огненной силой незаходящих солнц. Трижды рожденным. В сердце поражены, всадники ищут следы моего огня. Длинные локоны нежной морской жены волшебным поясом вьются вокруг меня. Мое триединство, вечный круговорот. Рождение жизни от смерти на волоске. Время воде и воздуху свой черед , и Мьёльнир, мой верный молот, в моей руке. Я вышел на берег, и это моя земля. Ягненок подходит и ест у меня из рук. Голубь летит над нами. Горит маяк. Проходит три года, я замыкаю круг. Трижды рожденный, я состою из нас, крещеных смертью, свитых из крепких жил. Я знал, почему срывалась на нас волна.

Теперь я знаю, во имя чего мне жить.