это как вынырнуть из пучины и обнаружить вдруг штиль и острый, как лезвие, горизонт.
разве нужны причины, чтобы тебя прощупывать, словно зонд.
ты же наружу вывернут, гол, одухотворён -
видимо для меня ты и сотворён.

сколько меня швыряло по полумракам баров, мутную от страстей,
слабую от ударов, ссохшую до костей,
струнную как гитара, пыльную от угла,
словно во мне заржавленная игла.

знала ли я, что шарик, от моря синий, ты запросто мне отдашь,
это другим планета - тебе же как будто блажь -
выкрасил бы его в оранжевый, если была б нужда,
разве могла я когда-то тебя не ждать.

к черту все новости, глупости, зависти, фальшь и ложь.
знаю, что ты любое горе запросто отведешь.
в комнате тихо, пожалуй как на космическом корабле.
ты закурил - наверное, оробел.


ананасова

---

Закрываю лицо руками, но слова-то наружу рвутся, моих губ омертвелый камень разбивается словно блюдце. Нет, не надо, прошу, не надо! Так мучительно и… приятно? На щеке от твоей помады остаются цветные пятна. Кто додумался красить губы, чтобы ими впиваться в мрамор? Ты улыбчиво-острозуба, как созданья моих кошмаров.
Отойди, отойди, блудница, мне прекрасно в своих оковах! Полсекунды, и разлетится/разобьется моя основа.
На плечах - вереница трещин, из-под мрамора дышит тело. [Ну давай же! Сильнее! Резче! Что ж ты замерла, в самом деле?!] Подожди! Прекращай, не нужно, так неправильно, так... неверно. Я разбужен, увы, разбужен: оживают волокна нервов, под твоими руками кожа всё теплее, белее, мягче... Я не должен, о нет, не должен становиться живым и зрячим!
Ты целуешь мои глазницы, начинает крошиться камень, в мою голову по частицам проникает старуха-память, все становится… настоящим. Слишком больно, но так взаправду, сердце бьется живей и чаще. С каждым новым его ударом мне слова разрывают горло, застывая клубами дыма, сердце - бешеный злобный молот, одичавший и уязвимый. Я хриплю, [вот с таким же хрипом открывается ржавый шлюз].
Это чертов сердечный импульс.
Я люблю тебя. Я люблю.

Листомиров

---

основа всего мироздания - это свет.
он был изначально. правой и высшей силой.
он был куда раньше созвездий всех и планет.
он был. просто был. всей сутью. самой причиной

мирам создаваться, садам в них цвести весной,
он в каждый кусочек мира себя добавил.
и я ощущаю, чую его собой,
без веских причин на это, особых правил.

а просто тебя увидев, тебя обняв,
я вижу, как свет наполняет меня до донца,
так ящерка греет лапки свои в камнях,
так, после зимы, нас греет в апреле солнце.

и знаю я точно, знаю наверняка,
какой бы кромешной мглой нас не заносило,
покуда ты рядом, покуда твоя рука
сжимает мою, тот свет набирает силу.

тот свет озаряет мир, что клубится меж,
он нас озаряет, мысли все и деяния.
и в самой промозглой тьме он оставит брешь,
покуда мы сами -
основа всего мироздания.


Пряша

---

и он понимает,что видел её любой:
как она скалит зубы и бешено рвётся в бой,
чтоб не выглядеть слабой в мире тупых амёб,
корнеплодов, столплённых в бурт.
как она замучена алчной и злой толпой
и мечтает просто побыть собой.
взять и выключить этот чудной флешмоб,
сконцентрированный в абсурд.

и он делает вывод-видимо, всё всерьёз.
что он любит: как она морщит нос,
как забавно чихает,безумно смешно поёт.
не пытаясь её менять.

даже если она, психуя, идёт в разнос,
а ведь это очень плохой прогноз,
он уверен,что сразу же всё пройдет,
стоит только её обнять.

что он видел её: без мейкапа и всю в слезах,
видел голой, усталой, с хаосом в волосах,
видел пьяной, больной, ворчащей по пустякам.
мол, по дому кругом бардак.

как весь мир утопает в бездонных её глазах,
как она ищет друга в котах и бездомных псах,
как подходит всем платьям и каблукам.
что он любит все эти “как”.

как она ставит “Scorpions” на репит,
как свернувшись калачиком мирно спит
и смешно сопит,укутавшись в тёплый плед,
растворяясь в своём мирке.

как сияет, словно большой софит,
если он дарит лилии и бисквит.
как она оставляет яркий помадный след
на небритой его щеке.

как в такие моменты его пробирает ток,
а она расцветает, словно лесной цветок.
в ней задор глумливого сорванца,
как же, боже, она нежна.

у него в груди вальсирует кипяток,
сердце бьётся, как дьявольский молоток.
он легко убирает прядку с её лица,
она очень ему нужна.

её кожа нежнее, чем самый искусный шёлк.
он, целуя, шепчет: “я рад, что тебя нашёл,
каждый взгляд твой мной выучен и любим,
безгранично и горячо.

ты со мной неизменно, куда бы я там ни шёл.
ну, а если мой бас рассержен, а взор тяжёл,
я хочу, чтоб ты тоже меня любым
принимала и грела, уткнувшись в моё плечо

Эль Кеннеди

---

Тоскливо

---

Мой терновый венец не давит, не жмет. Он сидит как влитой на лбу. На моей спине выбит хмурый черт и пятнадцать латинских букв. Я курю табак, в глотку лью вино, и люблю бестолковых баб. Сорок грязных метров, кровать, окно, и часы говорят: ''тик-так''.
В восемь вечера я смотрю кино, слышу - кто-то стучится в дверь. Там стоит сосед, говорит: ''сынок, одолжи пятьдесят рублей. Перепил вчера, горло жжет огнем, банка пива - и я спасен''. Я наскреб монет, обобрав карман. И налил ему в рюмку ром. Я хороший тип, исцеляю свет, и конкретно save этот world. Только вот загвоздка - сей мой сосед, две недели уже как мертв.
Девять вечера, жарю колбасу, и соленый ем огурец. Вот опять звонок, я к двери несусь. На пороге стоит отец. Старое пальто, на носу очки и в руке темно-синий зонт. Тянет сигарету: ''дай закурить'', (его вечный сварливый тон). У двери стоим и вдвоем дымим, ''как твой брат?'' - говорит, ''как мать?''. В зеркале смеется мой злобный мим. Отвечаю: ''отлично, бать''. Предлагаю выпить да лечь поспать, головой качает в ответ. ''Извини, сынок, но пора сказать: девять дней меня уже нет''.
Двадцать три ноль ноль, у стены сижу, сверху - лампочка в двести ватт. В дверь звонят (пускай), отхожу к окну, у порога стоит мой брат. Что-то с ним не то, что-то с ним не так, слишком бледен и слишком хил. Говорю ему: ''где ты был, дурак? Почему не писал, не звонил?'' Он глядит печально и тяжело, он потрепан, побит, небрит. "Мой любимый брат, умер я давно. Я погиб от твоей руки''.
Полночь, чертов час. Я глотаю джин, нараспашку оставив дверь. Миновав пролеты и этажи, в мою комнату входит Смерть. Она леди, в общем-то, хоть куда - платье черное, красный лак. По привычке чмокает в угол рта, из руки отобрав табак. Достает блокнот, (достаю тетрадь), мы подводим итоги дня. Скольких я нашел, сколько смог собрать, сколько их ушло от меня. Смерть смеется громко: ''мой милый друг, я смотрю, что-то ты обмяк. Все, кого ты любишь - умрут. Умрут. Даже этот цветок и хомяк''.
Мы расходимся ровно в три часа, (может быть, я смогу поспать). На секунду стоит закрыть глаза - там стоят все: отец, брат, мать. В ванную иду, сполоснуть лицо, в кровь измазав зеленый кафель. Голова болит и горит лицо.
А из зеркала
смотрит
Каин.

Джио Россо

---

голосуешь на автотрассе, мимо мчатся фургоны хиппи, все вокруг говорят: "опасен твой попутчик небесноликий, не к добру ты с таким связался". отвечаешь им: "не ворчите, он всего лишь знакомый с Марса - неуклюжий подзвездный читер.
мы с ним ловим и не попутку: ждем, чтоб НЛО приземлилось рядом. идиотские предрассудки, будто в космосе есть порядок. тут не сходится часто время, ждали в семь, а летит в ноль-восемь. мой космический друг уверен, нас куда-нибудь, но подбросят. он жует леденец с ментолом, заявляя: "какая гадость! это жжется, как будто кола! а еще у тебя осталось?"
залезаем с ним по ступенькам - что за лестница! из веревок! оглянуться на трассу сверху с высоты четырехметровой. может, плюнуть на автостраду. я могу себе всё позволить. здесь нельзя разве только падать - приземляться уж очень больно. друг смеется и что-то шепчет, его волосы треплет ветер. разве было когда-то легче быть свободным на этом свете?
завалиться ничком у люка, представляя объём вселенной. протянуть незнакомцу руку, как знакомому супермену, и сказать невпопад, но твердо: "этот мир, он теперь наш общий, мы продвинуты и свободны. подвезите, товарищ гонщик."
все таксисты - народ приятный, и неважно, с Земли иль с Марса. может, даже с кометы Хартли /ну, куда там забросит атлас/. нам кивают: "ну что ж, в дорогу!", и к кабине идут пилоты. друг до самой души растроган: "может, вам заплатить хоть что-то?". пожимают плечами: "глупость. не такая уж и заслуга."
небо режет стеклянной лупой, облака - белоснежный флюгер.
мой попутчик - рюкзак, толстовка, книги Брэдбери, чай и небо, расшнурованные кроссовки: разноцветный комок гипербол. вот такой и свалился сверху: желтоглазый и бледнолицый. в голове нет настроек - эхо и космические частицы. ну куда ему было деться? автостопом и вдоль галактик. без противных и нудных лекций, без ненужных и лишних акций и без прочей подобной чуши (в этом мире её хватает). забираемся в космос глубже.
что же дальше? пока не знаю.
я попался ему случайно — шел на отдых из универа, представляя, как ставлю чайник и читаю роман Жюль Верна. слово за слово, заболтались, /все совсем до смешного просто/, как-то вскользь обошли детали и отправились вместе в космос. по дороге купили кофе, слишком терпкий и горьковатый. мой знакомый же в нем - не профи: перепутал ристретто с латте. кофе вылили у дороги /благо, баков вокруг хватало/, поклялись закупиться грогом и отправиться к лунным скалам. ждали пару часов свой транспорт и теперь вот летим куда-то. вместо грога - бутылка кваса и стакан лимонада с мятой.
за стеклом - Млечный Путь и звёзды, до луны еще парсек с лишним, я вдыхаю холодный воздух и листаю страницы книжки. друг мне шепчет: "вот так и этак, здесь написано про такое, куда надо искать билеты и садиться в дрожащий поезд, что уходит с вокзала в девять, разрывая гудками утро. что теперь мне прикажешь делать?". вывод сделан сиюминутно.
"мы выходим, товарищ гонщик, тормозните-ка над вокзалом, в этом мире нам будет проще принимать на себя удары невозможно-усталых будней, заслоняющих наше солнце. тормозните, ведь вам нетрудно." жмёт на тормоз, в усы смеется.
"в добрый путь", - говорит. "ребята, мне несложно, вперед, спускайтесь". оставляем таксисту мятный лимонад и сжимаем пальцы. по ступенькам до самой крыши и бежать по скрипящим доскам, Млечный Путь в черном небе пишет: "осторожней на перекрестках". мы киваем, мол, будем, будем, перепрыгиваем ограду, и вокруг суетятся люди, /суматошные как цикады/. мы — в последний вагон, как зайцы. очень тихо и осторожно. мы же - странники и скитальцы, мы неправы и невозможны.
а в вагоне лисой спит лето - светло-рыжее и в веснушках, остывает забытый кем-то черный чай и кусок ватрушки, солнце греет лучами полки, растворяя кусочки пыли, /все равно никакого толку, если вытереть их забыли/. мы садимся к окну, за столик, и рисуем себе билеты, наш приемник уже настроен, в нём играет "hello Seattle".
мы не ставим другим условий, ведь все будет, как мы мечтали.
и никто нас не остановит, потому что мы лишь в начале.


Листомиров

---

И звенят потемневшие медяки, когда их накрывает твоя рука. Твое море придумали моряки, моряков ты придумал сам. Ты придумал им город, и ночь таверн, ты им создал причалы, пригнал прибой, моряки танцевали, а ты им пел. Тишина, переполненная тобой, помогала не прятаться, не дрожать, помогала идти - нет, бежать вперед, и из сердца такая лилась жара, что растекся лед. Лед струился из горла, бежал во тьму, так рождаются реки и лунный свет. И река укрывала твою корму, берегла от бед.
Ты был шхуной, был морем и был луной, моряки нарекали тебя "Оген", этот мир, он был твой, абсолютно твой. А ты был никем.

Там, где вены, струились потоки рек, где глаза - там раскинулась гладь озер, а потом ты у времени отнял век да возвел костел и рассыпал по пристани медяки, чтобы их собирала твоя рука.
Тебе имя придумали моряки.
Моряков ты придумал сам.

Листомиров

---

я уеду из этого города, этой вселенной, этих паленых строк.
убегая от каждого шороха, плоских лиц, в темноте не нажму курок
теми самыми пальцами, что лихорадочно били пиксели и грезили на восток.
кто-то смог. кто-то. не я. смог.
ты приедешь в мой город, раскинешь руки, под ногами ища земли.
не найдешь револьвер под ковриком/на гвозде, а отыщешь его в пыли.
кому какая разница, что ты жив снаружи, когда тихо-мирно гниешь внутри?
кто-то смог. кто-то. и мы смогли.

Fandorina

---

Ваш голос настолько саркастичен, что мне потребуется бензопила, чтобы прорваться через него

---

просто я не чувствую себя разбитой, когда ты смотришь на меня

---

Эш. Спасибо тебе за все.

Если любовь искренняя, то ты отдаёшь своему любимому человеку своё сердце. Ты вручаешь ему часть себя, чего не позволяешь себе в отношениях с другими людьми. И только любимый человек может безнаказанно причинить тебе боль, ведь ты практически вручаешь ему острую бритву с картой своего сердца, на которой указано, где лучше ударить, чтобы попасть в самое ранимое место. И когда он действительно ударяет, это так больно, словно тебе на самом деле вырезали сердце. Ты словно оказываешься голой на всеобщем обозрении, и только один вопрос не даёт тебе покоя: чем ты заслужила такое обращение?
Что заставило этого человека причинить тебе боль, если твоя вина заключается лишь в том, что ты любила его.
Что с тобой не так?
Почему никто не может хранить тебе верность?
Почему никто не может любить тебя?

---

Это все неправда.

потому что я сижу здесь, удивляясь,
было ли хоть что-то из сказанного тобою - правдой,
и кто это - тот, кто научил тебя говорить пулями,
не учитывая окончательного ранения

---

от его слов у меня так сжалось сердце, что лишь гордость, дьявольская гордость помешала мне заплакать.

Анатоль Франс. Преступление Сильвестра Бонара.

---

У меня (как, вероятно, почти у всех) бывало ощущение, словно плотный занавес скрыл все, что есть в жизни интересного и прекрасного, оставив мне только тупую, нудную боль.

Чарльз Диккенс. Большие надежды

🔥🔥🔥

Прости, но я люблю тебя. Всё остальное неважно, потому что ты мне нужна как воздух.

Жизнь прекрасна

🔥🔥🔥

Если эта зима пройдет, я действительно буду сильна как смерть — или просто — мертвая.

Марина Цветаева.

---

хочешь сберечь своё счастье - учись молчать,
не говори другим о таких вещах,
как вы живёте вместе, что вы вдвоём..
хочешь сберечь своё счастье - молчи о нем,

хочешь сберечь теплоту - сохрани внутри,
всё, что весь мир освещая в тебе горит.
всё, что в тебе - спокойствие, боль, печаль,
не говори - не будешь потом прощать

тех, у кого на сердце сплошная тьма,
тех, кто умеет светлое лишь ломать.

будь осторожнее, сможешь?
себя заставь.
истина рядом.
она, как всегда, проста -

люди жестоки, и пакостлив их язык,
люди разносят сплетни, бывают злы,
зависть их гложет.
не терпят любви других,
люди сперва родные,

потом - враги.



Татьяна Рэйн

---

я, говорит, тебя не люблю и не вижу смысла это скрывать; и вот если в другой дьяволёнок, то в тебе этих демонов рать, и пришли они все с тобой, бедняжечкой, воевать, ну какая, какая тебе любовь, облачка из ваты, мосты из радуг; ну тебе ведь в ад без конца проваливаться и падать, ты, конечно, в этом не виновата - только мне это всё так чуждо и так не надо.
я, говорит, не хочу быть с тобой и, наверное, потому, что тебе одной будет правильнее идти сквозь тьму; потому что каждому бог при рождении отсыпал мук - и нести их нужно, конечно же, одному; я и сам-то ронял сотни раз уже с плеч свой крест, подбирал и тащил его снова, себя кляня; если бог где-то есть (а он точно есть), он простит и, надеюсь, поймет меня.
я, говорит, уверен, что любишь меня сильнее, чем стою Я; от любви твоей, безумной и дикой, не устоять - ты же ведьма, ты ведьма, ну или святая, не знаю, кто тебя разберёт; но с тобой я как будто бы плавлюсь, таю, как лёд по весне - но ведь я не лёд; не хочу я быть льдом, для меня оставаться цельным и одиноким проще, и жить в броне; вот поэтому отдавай любовь свою всякому, но не мне; я не знаю, что делай - но больше не трогай, не трогай моей брони, поклоняются сотни тебе, но я-то ведь не они, и уж лучше гони, ей богу, гони от себя, гони; забывай меня, вспоминай, как вольно и сладко тебе без меня дышать.

я тебя не люблю, говорит, и нечего тут решать.


ананасова

---

замирают корни, фонетика шелестит,
словно лист или голос, который от крика сорван.

мир наполнен тенями и душами, словно Стикс - бесконечные волны, разбившиеся повторно.
я иду сквозь потоки, в ладони сжимаю ключ. не смеюсь откровенно, смотрю на себя устало.
потому что я слишком серьезно тебя люблю, ни на миг не согласная, чтобы тебя не стало.
этот месяц похож на линялый, затертый плащ - так тускнеют осенние краски, сливаясь в серый.
от угла до угла. и до следующего угла. от "конечно" до робкого "может быть" и "наверно"
я всё так же молчу тебя, так же считаю дни до никем не обещанной, но долгожданной встречи.

ты приходишь домой. в твоем городе жгут огни.

и в моем - загорается твой молчаливый вечер.



Лина /ЛиС/ Сальникова

---

каждую ночь я рвал себе сердце, а утром вновь становился холодным, как ноябрь

***
стоял ноябрь – месяц малиновых закатов, улетающих на юг птиц, глубоких печальных гимнов моря, страстных песен ветра в ссоснах

***
я очень рад, что в мою душу заглядывает только Бог и что люди не могут этого сделать

***

---

куда бы ты не поехал, ты берёшь с собой себя