не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
я хотела бы стать железной, и бесстрашной, и полной сил, проходящей по грани лезвий, вылезающей из могил,
непреклонно стоящей, твёрдой, непрерывно глядящей ввысь, чтоб увидеть моря и фьорды, чудеса, что готовит жизнь.
чтоб увидеть чуть больше света, все цвета и оттенки все, я хотела бы стать кометой в этой аспидной полосе,
чем-то ярким, горящим в небе, освещающим путь другим. но сейчас я всего лишь пепел, никотиновый слабый дым.
я хотела бы стать алмазом — самым крепким из всех пород, разрезающим петли вязок, пробивающим путь вперёд.
неотступный, блестящий гений с вечной волей в стальной груди, он не знает, что дрожь в коленях смертным шагу не даст пройти,
он не знает о зуде шрамов побеждённых, упавших вниз, повинуясь одной программе: "победи, до конца борись".
я так долго была бессильной и хотела подобный щит, что пройдённый мой путь по милям был безбожно измят, забыт.
я не думала стать железной — мне хотелось волшебных нот, чашку кофе, билеты в дрезден и идти по чуть-чуть вперёд,
где меня не заденет камень, со спины не убьёт праща, гнев паденья утихнет за день и научит за боль прощать.
где не страшно ломать и строить, плавить остов для новых крыш: новый мир этих жертв достоин, если ты им всю жизнь горишь,
если ты не боишься падать, чтоб окрепнуть и быть сильней — мудрым странником, и солдатом, и надеждой других людей.
я уже не пожар и пепел, я ещё не алмаз и сталь — я — свобода. и я — молебен о мечте чем-то большим стать.
это то, с чем боролся каждый — на пути череда помех. я иду, хоть мне очень страшно.

потому я
сильнее
всех.


Майская | Пепельный дом


21:07

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
я останусь один.
я закрою дом и открою виски,
сморщив лоб, вспомню прошлое и с досадой потру виски.

мы с тобой всегда были друг к другу настолько близко,
но едва ли когда-то мы были с тобой близки.

я смотрю, как с улыбкой она открывает все самые дорогие ви́на.
я ее не люблю, и мне кажется, в этом только моя винá.
за всю жизнь я любил лишь тебя невозможно сильно,
но твоя нелюбовь ко мне, наверное, невероятно была сильнá.

если бы ты захотела узнать обо мне, то получила бы только дурные вéсти.
ты ушла, и уж кроме тебя меня некому больше вперед вести́.

я с тобой был готов прожить рядом лет, скажем, четыреста или двести,
а вот с ней, я боюсь, что не выдержу даже и двадцати.

ее губы - незрелый паслен, а твои - вожделенная сладость,
ее разговорами о подругах я, знаешь, наслушался уже в сласть.

я с тобой бы хотел провести всю молодость и всю старость,
а вот с ней меня рядом держит, пожалуй, одна лишь страсть.

с каждым днем от себя самого мне становится только хуже.
и наверное мне от этого не спастись, никуда не сбежать уже.

и пока эта девочка громко поет, на замок запираясь в ду́ше,
я понимаю, что я забыл ключик от своего сердца

где-то в твоей душé.


фасоль


18:32

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
льдами сковано карское море, я живу только сказками о подвигах старых героев,
твёрдых, как углеродистая сталь,
ребро ладони у лба, обозреваю туманную даль, наш экипаж идёт в никуда,
пятнадцать узлов под звон торосов разломанных,
тонкие брови, густые чёрные локоны,
как тропический островок они в стране снежной
это так заманчиво, но я размыкаю вежды,
потому что иначе в обшивке моей прожжёшь брешь ты
растаешь туманом, на гибель обрекши потерявшее фарватер судно
но там, где пыл на лету стынет, мы выражаем эмоции скудно,
нас научил этому трескучий мороз и я такой же, как ты только наоборот,
вывернутый наизнанку капитан полярных пустошей
,
мой жанр эпистолярный остаётся неузнанным, я связан узами со штормовыми ветрами
повелитель бурь, живущий на поле брани, тральщик, собирающий мины, в мирной жизни
неприменимый
но именно ей инспирирован мой рейс, в сияющий Нифльхейм, царство красивого равнодушия
так называю наши с тобою души я,
два полюса, две стихии, северный и южная


луч

21:03

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
люблю, люблю, люблю всегда
люблю когда забыла, когда ненавидела, когда презирала, когда была уверенна, что не люблю
чужой ты, ласковый, помнишь меня или забыл
осознала что проведу всю жизнь в любви к тебе, вот так
12 лет назад началось и не прекратиться никогда

такой мягкий теплый снег ложился на землю в этот новый год
опять загадала несбыточное
хочу жить, играть, побеждать, любить и быть любимой


с новым, двадцать первым
и больше любви богу любви

привет


20:57

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Мне говорят: к чужому прижмись плечу,
Вышепчи боль, поставь за неё свечу…
Боль попросила молчать о ней.
Я молчу.

Мне говорят, мол, звёзды не знают лжи:
Каждый свои страдания заслужил…
Я не согласна. Мне теперь этажи

Выше, чем третий, с ритма сбивают пульс.
Мне говорят: во всём есть какой-то плюс.
Мне не смешно, но, знаете, я смеюсь.

Мне не смешно, но это же полный бред!
Нет, не везде, не всюду бывает свет.
Страх — в утверждении,
будто бы страха нет.

Или в стремлении — ярком, как георгин, —
Переложить ответственность на других.


Так по воде от камня идут круги.

Страх в отрицании. В жажде найти стандарт.
Страх в утверждении: «с нами бы — никогда!
Им — по заслугам пламя и холода!»

Так от камней кругами идёт вода.

Мне — по колено. А дальше — по грудь и лёд.
Мне говорили: это меня убьёт.

Смелость — решиться быть для себя судьёй.

Боль попросила –
я приняла её.


Дарёна Хэйл, 2018


21:33

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
когда я просила одну любовь на всю жизнь, то я забыла упомянуть про взаимность

быть рядом всегда, вместе, кожа к коже, душа к душе
сделать биение сердца общим


09:00

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
были друзьями, любовниками, врагами
и застывшей смолой, и фигурками оригами
очень много пили, от этого много лгали
не досчитывались годов и ментальных гаек

унывали, злились и даже вязали петли

открывали окна в мороз
ведь жили в гнетущем пекле

размыкали прутья, за ними были бетонные плиты, за ними — ямы
запускали ракеты, записки в бутылочках и трояны

мы уничтожали друг друга с пугающим постоянством
изводили молчанием, чушью, виной и пьянством
чтобы всё потеряв, оставшись у сломанного корытца
осознать,
что никуда от этого не укрыться

/что ты врос в меня как блядская опухоль
это кома,
это не обморок
капилляры налились кровью и следом лопнули

ну пожалуйста
не ходи за мной/

нет, пойду — говоришь — поднимаешься еле-еле
если что,
то мы этого не хотели

кто утопленник, кто на шее его булыжник

как мне жить
если я тебя
не увижу.




ананасова


10:11

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
давай не о вечных проблемах в духе долги, дела, работа.
давай о том, почему мы превратились в гордых идиотов,
о том, что внутри себя каждый носит свой личный ад,
расскажи о том, от чего у тебя глаза горят.

давай о том, как страшно, когда ломаются самые сильные.
как в объятиях любимых боль становится выносимей,
о том, что ни за какие деньги не купишь счастье,
о том, что человек выдыхается, как фломастер.

давай не про дефолты, инфляции, доллары и рубли,
давай о том, что самые крепкие объятия случаются на вокзале,
о том, что те слова, которые мы так и не произнесли,
обладают куда большей силой чем те, что мы сказали.

давай не про отчёты, авралы, стресс,
давай о том, как люди пытаются забыть кого-то под градусом куантро.
давай о том, чьё имя заставляет содрогнуться все нутро?
о том, как страшно, когда самый нужный теряет к тебе интерес.

давай о том, что любовь не в красивых словах и букетах роз,
это остаться вместе когда всё идёт под откос,
это принимать друг друга, далёкими от идеала,
делить поровну ужин, проблемы, счастье и одеяло.

давай о том, что важнее внешнего блеска и громких побед
— после всех дел спешить к родителям на обед,
важнее похвал, аплодисментов и света прожекторов,
когда друзья бегут встречать тебя у метро.

давай о людях, что дотронулись до сердца, но не стали нашей судьбой,
давай о том, как важно нести в себе свет,
что страшнее любой войны - война с самим собой,

что зависимость от человека страшней, чем от алкоголя и сигарет.

давай о том,
что те, кого мы любим, просят нас оставить их в покое,
почему тот, кто должен тебя беречь, сильнее всего калечит?

почему если все говорят,
что время избавляет от боли,

от него ещё никому ни разу не стало легче?



Фатальность| Аня Захарова


08:49

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
я не ездил в Тибет, не прочёсывал
монастыри
не знал о Накаяме,не чувствовал
любовных инерций

я смотрел на сотни женщин глазами
полной пустоты,
а тебя увидел сердцем.


Эр


23:11

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
как из кожи вон лезли, прихорашивались, казались:
лишь бы вызвать у всех восхищение или зависть,
чтоб никто не расслышал за шумом больших историй,
как звенит моё сердце — одинокое и пустое.

всяким хламом и мишурой его заполнив,
жаль, другие напишут слово, но не запомнят,
как стоит человек — и красив, и богат, и весел,
опираясь на то, что вообще не имеет веса.

мы диковинные экспонаты в оранжереях,
мир с одной стороны нищает, с другой жиреет,
вот мой лучший костюм — а с изнанки рубцы и пятна,
для чего я его ношу, мне давно уже не понятно.
но гнилая система всего меня проглотила,
если счастье — то только под седативом,
если жизнь — то всего лишь удары сердца,
и оно не дороже божьего заусенца.



Лунелу


23:04

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
такое чувство, я так думаю по крайне мере, что если читать как мантру в голове "я люблю тебя, возвращайся", то на экране загорится значок нового сообщения и твой никогда не записанный номер
мы были вместе когда-то и даже при самой дикой ссоре я всегда с замиранием ждала и знала, что это сообщение будет

а еще, так странно, стоит подумать "хочу арбуз завтра утром или что-то давно Егор не писал или неужели Ян меня разлюбил или что вот прямо сейчас неплохо, чтобы позвонила Карина или кто-нибудь смешной принес шоколадку"
и вот все сбывается, с утра неожиданно на столе стоит арбуз и мама улыбается, "вот - говорит, - внезапно так захотелось с утра, а у нас прям под окнами торгуют", через пару дней пишет Егор, звонит Карина, Ян присылает букет цветов с запиской "любовь либо она навсегда, либо ее нет вовсе", а вечером Артур, маленький сосед снизу, заносит коробку конфет и взахлеб тараторит "вот представляешь, три минуты, целых три минуты под водой без воздуха и мама уже даже волноваться начала, а я что, я счастлив и конфеты тебе принес, без конфет нельзя в гости, мама говорит"
а я сижу смеюсь, и из-за мамы, и из-за конфет, и из-за того, что мечтала о таком же Артуре от тебя
смеюсь, а хочется выть

все сбывается, а вот ты обратно не сбываешься, какие бы мантры не читала, как бы не просила, не сбываешься и все тут

что это за осеннее обострение такое?
возвращайся, я тебе расскажу про свой дом и чай горячий сделаю, а ты меня просто крепко поцелуешь и мы со всем разберёмся и все решим
возвращайся


любовь же либо навсегда, либо ее нет вовсе
а у нас точно была


20:16

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
я отказываю в сочувствии ранам, выставленным на показ


20:15

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
ладони протяни

из всех ладоней в мире свое стальное сердце в твои я отдаю


11:59

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
11.06.2012 в 12:16
Пишет  .нутелла:

сколько лет прошло, а я все помню

URL записи


19:15

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
полтора года прошло
пожалуйста вернись


16:05

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
на сердце у меня рана


16:23

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
яхочуполюбитьяхочуполюбитьяхочуполюбить


14:57

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
— Как я могу жить без тебя?
— В точности, как я живу без тебя. Просто мы оба большую часть времени не живём.

Джон Апдайк "Давай поженимся"



08:48

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
Когда Ты придумал боль, это было спьяну?
Раз дней было семь, ночей было больше явно,
и Ты зачем-то сидел и ее придумывал,
как будто у самого себя же под чёрным дулом.
Словно игольница врассыпную — такие выдумки.
Любой врач скажет, что легче терпеть на выдохе.
Я собираю их кровавой ладонью с пола.
Подари мне на Новый Год вагон обезбола.

Лицо моей бабушки, разбитое о ступени,
шузы наркомана Витьки в бордовой пене.
И мне все те же двенадцать, но как у Блока.
Я — переводчик на крик молчанья из оперблока.
Поющие про человека со снятой кожей
не были и не будут ни в Освенциме, ни в Камбодже.
Пусть лучше рвут души, чем, вооружившись острым,
вырывают сестрицам ногти и братьям ноздри.

Прямому углу противоположна гипотенуза.
Я понимаю тех, кто суициднулся.
И буду за них петь и ставить в сугробы свечи
красные, как сожженные солнцем плечи.
Никто никогда Твой крест нести не откажется,
но — он виноват ли, раздавлен им в кровь и кашицу?
Протяжна, как песнь плакальщиц, ночка-ноченька,
беги же на свет со сломанным позвоночником.


Я ж тут, как все: по Образу и Подобию.
И я понимаю, почто не могу по-доброму
всегда и на все смотреть, как овца на выданье:

ведь я и есть Боль, которую Ты и выдумал.



Стефания Данилова

15:46

не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
у меня честно, честно нет больше сил, ни разбираться в людях, ни в их проблемах или радостях
для меня очевидно только то, что люди это яд
и это все больше не моя война, пожалуйста