[мывсетяжелобольны]

Когда Ты придумал боль, это было спьяну?
Раз дней было семь, ночей было больше явно,
и Ты зачем-то сидел и ее придумывал,
как будто у самого себя же под чёрным дулом.
Словно игольница врассыпную — такие выдумки.
Любой врач скажет, что легче терпеть на выдохе.
Я собираю их кровавой ладонью с пола.
Подари мне на Новый Год вагон обезбола.

Лицо моей бабушки, разбитое о ступени,
шузы наркомана Витьки в бордовой пене.
И мне все те же двенадцать, но как у Блока.
Я — переводчик на крик молчанья из оперблока.
Поющие про человека со снятой кожей
не были и не будут ни в Освенциме, ни в Камбодже.
Пусть лучше рвут души, чем, вооружившись острым,
вырывают сестрицам ногти и братьям ноздри.

Прямому углу противоположна гипотенуза.
Я понимаю тех, кто суициднулся.
И буду за них петь и ставить в сугробы свечи
красные, как сожженные солнцем плечи.
Никто никогда Твой крест нести не откажется,
но — он виноват ли, раздавлен им в кровь и кашицу?
Протяжна, как песнь плакальщиц, ночка-ноченька,
беги же на свет со сломанным позвоночником.

Я ж тут, как все: по Образу и Подобию.
И я понимаю, почто не могу по-доброму
всегда и на все смотреть, как овца на выданье:

ведь я и есть Боль, которую Ты и выдумал.



Стефания Данилова