не буду ничего говорить. а то еще чего-нибудь скажу.
я очень хочу, чтобы ты
знала, что ты убила,
что прекратило дышать
внутри меня в одночасье,
как омертвела память
под слоем густого ила,
как сбились ориентиры,
пароли и явки к счастью.
и дело совсем не в сексе:
да, пусть под конец воскресенья
мы просто сбивались со счета
сколько за выходные
пропотевали раз —
но всё это не сравнится
с тем, как бежал весенний
лучик по одеялу,
лицу, волосам — но таял
в блеске влюбленных глаз.
или, к примеру, вот что
тоже теперь убито:
когда просыпаешься ночью
и глядишь неотрывнодолго,
как ты во сне смеешься —
так сходит спутник с орбиты,
и падает в бесконечность,
забыв про цели, про долг, а
всё то, что нужно для счастья,
есть у него — и робко
укутываться плотнее,
чтоб сон твой не потревожить.
или вот это тоже:
как мы застряли в пробке,
как я учусь быть смирным
и ярость в себе не множить,
как широко вдыхаю
воздух, а ты — спокойна;
как мы с тобой покупаем
продукты, готовим ужин,
ходим в кино, и мир весь
принадлежит лишь нам…
теперь внутри меня — скотобойня,
не то, чтобы было больно
уничтожать всё это,
скорее — обидно то, что
весь этот мир разрушен,
сдан варварским племенам:
остались руины, пепел,
разрушенные колонны
и рукописи — они же,
как сказано, не горят —
и ходят бледные тени,
что памяти непреклонны,
и по ночам со мною
бессмысленно говорят.
мне очень хочется чтобы,
ты знала, что ты убила:
ну, если литературно —
смотри, как кровав клинок.
мы будем счастливы оба:
ты — при надежном муже
(ты, кстати, его полюбила —
или ещё привыкаешь?)
я тоже — не одинок.
какое большое сердце
внутри меня — я уверен,
что хватит ещё на много
таких вот любовных драм.
и пусть какой-то кусочек
его почерствел навечно —
но, знаешь, по крайне мере,
я просыпаюсь спокойно
и счастливо по утрам.
знала, что ты убила,
что прекратило дышать
внутри меня в одночасье,
как омертвела память
под слоем густого ила,
как сбились ориентиры,
пароли и явки к счастью.
и дело совсем не в сексе:
да, пусть под конец воскресенья
мы просто сбивались со счета
сколько за выходные
пропотевали раз —
но всё это не сравнится
с тем, как бежал весенний
лучик по одеялу,
лицу, волосам — но таял
в блеске влюбленных глаз.
или, к примеру, вот что
тоже теперь убито:
когда просыпаешься ночью
и глядишь неотрывнодолго,
как ты во сне смеешься —
так сходит спутник с орбиты,
и падает в бесконечность,
забыв про цели, про долг, а
всё то, что нужно для счастья,
есть у него — и робко
укутываться плотнее,
чтоб сон твой не потревожить.
или вот это тоже:
как мы застряли в пробке,
как я учусь быть смирным
и ярость в себе не множить,
как широко вдыхаю
воздух, а ты — спокойна;
как мы с тобой покупаем
продукты, готовим ужин,
ходим в кино, и мир весь
принадлежит лишь нам…
теперь внутри меня — скотобойня,
не то, чтобы было больно
уничтожать всё это,
скорее — обидно то, что
весь этот мир разрушен,
сдан варварским племенам:
остались руины, пепел,
разрушенные колонны
и рукописи — они же,
как сказано, не горят —
и ходят бледные тени,
что памяти непреклонны,
и по ночам со мною
бессмысленно говорят.
мне очень хочется чтобы,
ты знала, что ты убила:
ну, если литературно —
смотри, как кровав клинок.
мы будем счастливы оба:
ты — при надежном муже
(ты, кстати, его полюбила —
или ещё привыкаешь?)
я тоже — не одинок.
какое большое сердце
внутри меня — я уверен,
что хватит ещё на много
таких вот любовных драм.
и пусть какой-то кусочек
его почерствел навечно —
но, знаешь, по крайне мере,
я просыпаюсь спокойно
и счастливо по утрам.